Игрок

[skas-o-shinobi-Kolbase]

Название: Игрок (рабочее название). Пролог.
Автор: LovelyKunoichi
Бета: Telli-te
Рейтинг: PG-13 (возможно, будет и повыше).
Пейринг: Наруто/Саске.
Жанр: ангст.
Размер: миди.
Дисклеймер: все права принадлежат Масаси Кисимото.
Предупреждения: яой, ООС, АУ.
Размещение: С моего разрешение, хотя вряд ли кому-то это понадобится!
Саммари: Я так и не нашла другого определения, хоть и это не звучит, как саммари. Хотела создать образ сына богатой семьи, но не избалованного засранца, а рассудительного молодого человека, который устал от жизни (без проблем жить тяжело очень!), котороый потерял ко всему интерес, не может найти цель своей жизни и не знает кого в этом обвинять. И конечно же, ни один человек не может жить без противоречия с взрослым поколением. Вот и стандартная (покрайней мере, на мой взгляд) ссора с отцом. Бушующая натура, выплескивание наболевшего, уязвленная гордость... И не знаю, получилось ли у меня все это показать. Таков "настоящий" Саске в этом фф. Заблудившийся в самом себе "ребенок".
От автора: Мне очень нужно знать, стоит ли продолжать писать или не стоит терять время?

Игрок (рабочее название)

Пролог.
Высокий белокожий брюнет уже несколько минут стоял перед деревянной дверью, ведущей в кабинет его отца. Горестно вздохнув, он опустил руку на золотистую ручку, но решил для начала постучаться. Все эти мелочи его раздражали. Ведь отец сам позвал его к себе в кабинет и ждет его сейчас, так зачем все эти притворности? Он этого не понимал, он многого не понимал в этом доме, но сейчас меньше всего ему хотелось быть названным «невоспитанным». Проблем и причин для обвинений и так было достаточно. Сдержанно постучав и получив разрешение войти, юноша медленно вступил в комнату. Идеальный порядок. Во всем, даже в стоящих на полках книжного шкафа статуэтках, виднелись власть и строгость. Таким был его отец, но вся эта подчеркнутая роскошь, вся эта вычурность, что виднелись во всей обстановке: в дорогом дубовом рабочем столе, шелковых обоях – все это было чуждо ему. Такая атмосфера его угнетала, как будто роскошью хотят скрыть всю гниль в этом доме.
Из не радужных мыслей его вывел строгий голос отца:
– Сядь, нам много о чем нужно поговорить.
Не сказав и слова, молодой человек устроился в глубоком кожаном кресле, направив свой вопрошающий взгляд угольно-черных глаз на отца. Он научился смотреть в глаза собеседнику, не отводя взгляд ни на секунду. Жизнь его научила, и даже если собеседник его отец, это ничего не изменяет.
– Саске, мне сказали, что ты начал слишком часто играть…
Дальше он не слушал. Да, он часто играл. И часто проигрывал крупные суммы. Саске знал: рано или поздно этот разговор состоится. Ведь финансисты его отца не могли не заметить изменения в счетах. И был уверен, что причина, по которой отец его вызвал, не забота о сыне, а забота о многочисленных счетах.
– Это такая же болезнь, как наркомания и алкоголизм… – монотонно и холодно продолжал Фугаку.
Да, Саске и это знал. Знал, что у него уже зависимость от азартных игр, знал он это и тогда, когда только начинал. Когда за компанию поехал с университетским другом и не смог не согласиться с заманчивым предложением попробовать. Знал он это и тогда, когда повторно заходил в те же двери казино все чаще и чаще. Но ему это было нужно. Он хотел чувствовать, потому что с каждым днем холодел изнутри. А игры, азарт, адреналин делали его живым. Это же намного рассудительней забыться в казино, чем сесть на наркотики или стать алкоголиком. Он хотел огня внутри, как когда-то было. Он устал от всего, что находилось вокруг него. Такая «идеальная» жизнь! Любящая семья. Во главе успешный бизнесмен, который всегда спешит домой к семье. Заботливая мать, которая всегда рядом и поддержит в любых начинаниях. Любящий гениальный брат, который, несмотря на все взваленные на него заботы, всегда найдет минутку для брата. Вот только так было для других. А для него картина преобразовывалась до неузнаваемости: отец, запертый в рабочем кабинете, мать, уставшая от ссор и непонимания, брат, стремящийся к другой реальности. И все это изо дня в день – такова была его реальность. Казалось, никто не замечал, что он теряется. А Саске глуп не был. Он замечал, как с каждым днем ему начинает все казаться блеклым, как с каждым днем ему становится безразличен мир. Становятся раздражающими шум закрываемой двери в кабинет, усталая тоскливая улыбка матери, наполненные любовью глаза брата. От подобного отношения к родным самому становилось нерадостно. Он терял себя…
– Ты тратишь незаработанные деньги! Я столько лет все делаю для вас, для вашего благополучия, а ты так мне отвечаешь? – голос Фугаку стал озлобленным.
Да, бесспорно Саске не зарабатывал, Саске не заслужил, но…
– Знаешь что? Твои деньги, горячо любимые деньги, мне не помогли ничем, – Саске старался, что бы голос звучал как можно бесстрастнее. «Он же сможет не показать накопившиеся чувства?» – У меня нет ничего, и все это из-за твоих денег.
– У тебя есть все…
– Нет! Ты ошибаешься! У меня ничего нет. И во всем этом виноват только ты. Ты когда в последний раз в глаза матери смотрел, когда? Ты видел ее мучения? Нет? А я вижу каждый день! А мучения брата? Конечно же, нет! – голос сорвался. Все-таки он не смог сдержаться, потом придется отвечать за то, что поднял голос на отца, но все это потом. – По-твоему, он мечтал стать таким же офисным роботом как ты? Нет, ты хоть знаешь, что он поет, что пишет песни? Но о чем это я, у тебя же дела!
– Прекрати, Саске! – властно сказал Фугаку, сжимая побелевшими пальцами подлокотники кресла.
– Что прекратить? Правда глаза колет? Ну, ничего, один раз потерпишь. Я устал от всего этого, понимаешь? Мне отец был нужен, а не деньги. Ты сам меня поставил в такое положение, и я буду играть. Ты же говорил: «Все только для вас». Вот и наслаждаюсь. И трачу, сколько хочу!
На крики в комнату пришла мать. Побледневшее лицо матери, погаснувшие глаза…
– Саске, не разговаривай так с отцом, – Микото хотела было подойти к сыну, обнять, успокоить, но успокоить его было уже невозможно.
Мимолетный взгляд на осунувшееся, такое любимое лицо матери, и Саске встал с места, снова обратив свой взгляд на отца:
– Мне надоело все это, меня тошнит от построенного тобою мира.
– Саске! – предупреждающе сказал Фугаку. Вот только Саске не один из его подчиненных, чтобы трепетать от страха лишь от одного его взгляда. Он сам Учиха, он тоже умеет угрожать. – Так ты сына воспитала, – злобный взгляд на Микото.
– Вот только мать не трогай. Единственная причина, по которой я до сих пор в этом доме, – это она, – только не хватало, что бы за его ошибки отвечала мать. – Я ухожу. Не хочу валяться в этой грязи, как и ты!
–Уходи! И где жить будешь, что есть? Ты же ни для чего не годен! Ты ничего не умеешь, только пользоваться достижениями других, неблагодарная скотина! – «Фугаку начал ругаться? Не к добру это, неужели он настолько разозлил его?» – Оставишь ключи от машины и все кредитные карточки, ты же не хочешь валяться в грязи, так иди и живи без этой грязи. Не нравится жить беззаботно – иди и сам себя содержи!
Саске ничего не ответил, лишь хлопнул дверью, не желая больше слушать голосов отца, ни матери. Вот и выплеснул все накопившееся за годы. В эту минуту он ненавидел своего отца. Но разве можно так? Кажется, он несколькими словами разбил все отношения между ним и отцом. Он же растил его, делал все для него, любил… Нет, он только свою работу любил. Он не имеет права на семью, не заслужил, и Саске не ошибся, он поступил правильно. Потому что отец погубил жизнь всем: и матери, и брату, и ему. И совесть его мучить не будет – он же правильно все сделал! Правильно ведь?..
Войдя в свою комнату, Саске взял оставшийся на прикроватной тумбочке телефон, быстро набирая номер.
– Можешь приехать сейчас за мной? – спросил он сразу же, как только услышал ответ. – Нет, просто мне нужно срочно уйти… Спасибо, как можно скорей.
Захлопнув сотовый и положив его в карман брюк, юноша открыл шкаф, вытащив с самой нижней полки небольшой чемодан, он бросил его на широкую кровать. Юноша начал быстра скидывать туда все,что в под руку попадет. Он желал лишь побыстрее покинуть этот дом.
Уже спускаясь по лестнице на первый этаж, Саске увидел Итачи, с кругами под такими же блеклыми и уставшими, как у матери, глазами. А ведь ему и двадцати пяти еще нет. И снова во всем виноват отец, который заставил брата забыть все свои мечты, все цели и работать только на него. Запер в золотой клетке, бросив на нее черную мантию, отобрав шанс взлететь когда-нибудь, увидеть свет, спеть. Определенно он был прав. И сейчас он прав: здесь оставаться нельзя.
– Саске, ты куда это собрался? Почему родители опять ссорятся? – похоже, Итачи только приехал. И это к лучшему: может, так он не поссорится из-за его поступка с главой семейства.
– Я ухожу, – холодно сказал младший, оставляя на столе все кредитки и ключи от машины.
– И куда?
– Не знаю, поживу пока у друга, – подходя к двери. Это атмосфера его душила. Он взлетит, обязательно. Он увидит свет и споет, а не останется во тьме, склонив голову, как брат.
– Саске, постой! – Итачи вышел за ним во двор.
– Итачи, даже не пробуй меня остановить, я не могу больше так, пойми! – повернулся к нему Саске. Итачи знал, он понимал все по потерянному взгляду брата и не мог ничем помочь, разве что…
– Я и не пытаюсь, глупый маленький брат, просто возьми это для начала, – старший вынул из кармана немалые наличные деньги. – Устройся в гостинице. Можешь даже немного выпить сегодня, правда, немного. А потом поговорим.
– Мне не нужны его деньги, – уставившись на протянутую руку с деньгами, прошипел он.
– Это не его, а мои. Я сам немало работал, знаешь ли, – закатывая глаза. – Об остальном поговорим потом, тебе нужно отдышаться.
Да, определенно Итачи понимал Саске. Потому что когда-то сам хотел хлопнуть дверью и уйти, но не сделал этого. Ссорился с отцом каждый день, не приходил домой по ночам, но так и не ушел, а смирился. Интересно, почему? Что же его сдержало?
– Спасибо, – прошептал Саске, взяв купюры и положив в карман. В ворота особняка въехала знакомая машина, и, в последний раз одарив брата благодарным взглядом, Саске поспешно сел в нее.
– Хм, теперь надо отца успокаивать, – досадливо заметил вслух Итачи, смотря вслед удаляющейся автомобилем.

***
Прозрачные лучи восходящего солнца пробирались через щели некогда белых жалюзи. Они играли бликами на кафельном полу, создавая неповторимые узоры. И ползли по плиткам, забираясь на маленький диван, на котором сидела закутанная в легкое одеяло девушка. Но для нее они были больше, чем просто поток света и тепла. Зеленые глаза подняли свой усталый взгляд на щели между жалюзи, которые, казалось, светились от лучей. В ней так же светилась надежда, однако лучи солнца становились все проворней, все больше, а ее надежда таяла на глазах. И все равно сдаваться она не собиралась: не имеет права. Взгляд скользнул к кровати, что находилась в самом центре комнаты. Каждый раз, когда она собиралась посмотреть туда, сердце начинало биться чаще, как будто в преддверие чего-то значительного. Каждый раз замирало, ждало, но ничего не происходило. Ничего. Все та же койка с белым постельным бельем, все те же неменяющиеся контуры тела, лежащего под одеялом, все те же оборудования, что находились возле койки. Все те же гудки, что дарили надежду. Потому что его сердце еще билось, значит, есть надежда. И так каждый день на протяжении… Уже скольких месяцев? Одного? Двух? Трех?.. Время летело, а она потеряла счет часам, дням, неделям. Он все не просыпался.
Скрипнула дверь, в комнату проскользнула женщина в белом халате. Ее желтые, наполненные золотистыми крупицами, глаза смотрели на девушку с сожалением и, возможно, с жалостью. Бледная кожа, красные глаза, осунувшееся лицо, похудевшее тело.
– Девочка моя, так не пойдет. Хочешь койку рядом с ним себе заработать? Ты погубишь себя. Ты ему сильной будешь нужна, когда он проснется, – девушка даже не шелохнулась, услышав голос врача, оставаясь так и сидеть: обнимая коленки под одеялом, положив на них подбородок и смотря в центр комнаты невидящим взглядом.
– Когда… – сама не узнавая свой голос, еле слышный, хриплый, как будто целую вечность не говорила. – А если он не проснется?
Врач покачала головой, встряхивая пряди насыщенного синего цвета, и хмыкнула.
– Видно, что с утра не завтракала и ночь не спала! Голова совсем не работает. Проснется, куда же он денется.
– Да, о чем это я, – пробормотала девушка, вставая с места и приглаживая растрепанные розовые волосы.
От нее осталась только тень, она походила на привидение, изо дня в день теряла надежду, теряла смысл жизни. Никто не знал точно, что связывает этих двух, но, казалось, она не сможет жить, если не проснется светловолосый юноша. Золотистые глаза следили, как она приблизилась к лежащему, как дрожащими пальцами взъерошила пшеничные пряди, как погладила бледную щеку, кожа которой казалась желтой, как наклонилась, поцеловала в лоб и, прошептав что-то на ушко, отстранилась, подошла к двери.
– Наверное, Вы правы, Конан-сан, мне стоит позавтракать, – и вышла из палаты, не дожидаясь ответа.
Конан лишь мягко улыбнулась краешками губ вслед девушке, а потом, прикрыв дверь в палату, обернулась к пациенту. Приближаясь к многочисленным аппаратам, что отображали жизненные показатели, она завязала волосы в хвост и взяла ручку, что находилась в широком кармане белого халата. Нужно было записать все данные, как она делала каждый день. Закончив свое дело, Конан изящной походкой подошла к окну и сдвинула жалюзи, после чего открыла окно. Комната налилась светом, белые стены приобрели некий шарм, покрываясь солнечными зайчиками. Легкий ветерок принес нежный свежий аромат плодов анисовых деревьев, которые росли возле больницы. Она на секунду закрыла глаза, наслаждаясь теплым ветерком, что ласкал кожу лица. Солнце… каждый день оно умирает с закатом, возрождаясь с восходом. Этот юноша – он так похож на солнце, даже сейчас, когда уже несколько месяцев находится в коме. Солнечный мальчик… А солнце всегда просыпается.
Еще раз вдохнув свежий воздух, она направилась к двери, работа не ждет, лишь на мгновение приостановившись у дверей палаты перед тем, как закрыть, сказала:
– Тебя здесь ждут, возвращайся скорее. Ты же не хочешь погубить ее.