Дай мне день, чтоб тебе его отдать (с).
Название: Кто будет мной?
Автор: Серебряная.
Дисклеймер: Все не мое, а Кишимото.
Жанр: Ангст, романтика.
Рейтинг: R.
Пейринг (пара) и/или персонажи: Наруто/Саске, Саске/Наруто и прочие.
Предупреждения: слеш, АУ, курим, пьем, мей би ООС.
Размер: Планируется - миди.
Саммари (содержание): Всем кого-то не хватает. Но не все знают и понимают, кого именно.
Состояние: В процессе.
Размещение: Меня спросите.
От автора: Стиль у меня странный, не всегда понятный. Люблю, наверное, думать и когда думают. И главы у меня небольшие.
Пролог.
Глава 1. Снегопад.
Глава 2. Темнота.
Глава 3. Семь.Кухня – самое уютное место в доме. Она помнит столько разговоров, столько невысказанных мыслей, которые навеки таковыми остались, подарив свою значимость чашке чая, в которую всматриваешься, как в озера синие, ища, ожидая ответа. Она помнит одиночество, тоскующее и необходимое, желанное и опостылевшее. Она помнит ожидание, суету, порезанные пальцы, обожженные ладони, любовное укладывание тарелок в раковину и скрытое разочарование от отказа-намека. Порой так безумно хочется услышать «мы же друзья», а бывает, что эта фраза бьет по размягченному надеждой внутреннему миру ударом извивающейся плети. Ведь Наруто действительно очень нравится Сакура.
Но только не сейчас, когда она появилась на пороге с однозначным желанием начать работу над совместным учебным докладом. Не сейчас, когда она удивленно уставилась на меланхолично попивающего томатный сок брюнета, который даже не удосужился оторваться от вытянутой кружки – единственно подходящей для него, по мнению Узумаки, посуды.
- Привет.
Поправляет крашеные пряди и улыбается. Так мило, так смущенно, так на нее не похоже. Она всегда была сторонником спонтанной агрессии, выражая таким образом собственную точку зрения. Если что было не по ней – получи оплеуху. Все давно к этому привыкли, стали даже принимать каждый удар за своеобразное проявление дружбы. Ведь лупила она людей исключительных, а не каждого встречного.
А пару месяцев назад заявилась на занятия с розовой шевелюрой, буквально приказав всем забыть ее натуральный цвет волос и отныне признавать только этот «цветущий» незыблемым и постоянным. Тогда Наруто окончательно убедился, что Сакура ему очень нравится. И даже понял, почему. Она категорична. Сказала, как отрезала, без всех этих глупых мытарств и хождений по кругу. Видимо, она вообще ни в чем не сомневается.
А сейчас застыла восторженной дугой, даже не удосужившись скрыть глаза сияющие. Запала. Точно. Ну конечно, на такую мордашку грех не запасть, но вот только он рот откроет, мигом развеется образ прекрасного принца, мигом Харуно ощетинится, хмыкнет. И уйдет. Пусть она уйдет. Наруто первый раз в жизни хотелось побыстрее закрыть дверь за «любовью всей его жизни».
- Я Сакура.
- Саске.
Надменный тон, недовольный вид. Ага, вот видишь, видишь, что он не белый и пушистый.
- Саске, - повторяет девушка, ей тоже нравится это имя, она тоже может перекатывать его во рту, смакуя, как уникальную, нежную и жутко-жутко вкусную конфету.
Разговор не клеится, Наруто обиженно ставит перед Харуно пустой стакан и молча наливает ей красной невкусной, противной жижи. Которую она тут же принимается увлеченно пить, то и дело, бросая короткие, но выразительные взгляды на брюнета. Сакура хочет понравиться, и Сакура начинает щебетать, вываливая на неподготовленные мальчишеские головы кучи нефильтрованной и неразобранной по кучкам девчачьей ерунды.
Наруто все еще обижен на что-то неведомое и понятное только ему, а Саске по-прежнему недоволен. Он отбивает на стенках кружки незамысловатую мелодию и меланхолично смотрит в окно. Харуно на секунду замолкает, а затем совершает для пущей наглядности взмах рукой, который должен был ознаменовать очередной виток ее монолога, но послужил лишь причиной для полета на пол пакета с томатным соком внутри и сочным помидором на упаковке.
- Ой!
Узумаки быстрый, Узумаки очень быстрый и ловкий, а посему на пол не пролилось ни капли, правда, этого никто не оценил. Сакура и то смотрела на него с таким видом, будто это он виноват в падении их драгоценного и вкусного напитка, а не она сама.
- J7! А говорят, что семь – счастливое число, как думаете?
Они никак не думают, они вообще не поняли, к чему это было сказано, и Наруто восходит на следующую ступень обиды и, громко топая, устремляется в прихожую с твердым и непоколебимым намерением найти эти дурацкие ключи от этой дурацкой лестницы. Снова гремит ящиками, створками, мелочью в карманах. Замечает бардак в собственной комнате, отчетливо видимый через неприкрытую дверь. На всех парах мчится к позорному виду, скрывая его за куском ровного дерева, замирает на пару секунд, прислушиваясь к кухонным голосам. Точнее к одному голосу. И отчего-то грустнеет, уже не так прытко выдвигая очередной ящик и перебирая покоящиеся в нем рекламки, перчатки и даже давно потерянную щетку для обуви, которую разглядывает со всех сторон, как диво дивное и давно уже нежданное.
- Не трудись.
Саске аккуратно надевает куртку, пряча в ней рубашку, нарукавники и себя самого заодно.
- Она же как-то к тебе добралась, значит, этот гребаный лифт уже починили. Надеюсь, теперь починили действительно.
Она – это Сакура, ясно. Наруто кажется, что это самая длинная фраза, которую он слышал от этого теперь уже знакомого незнакомца, а еще на нее не требуется ответа. А еще Наруто кажется, что он опять не сможет его найти. И как же тогда? Ведь лифт больше не застрянет. Он может, теперь вообще никогда не сломается. Как назло.
- Саске, я тут вспомнила.
У Сакуры так горят глаза, будто ей шесть лет, и они с мамой идут покупать ей новую красивую куклу.
- Ино сегодня звала меня в гости. У нее родители укатили в отпуск, ну и вот. Там много наших будет.
Будто брюнет знает хоть одного «нашего». Будто бы ему все это может быть интересно.
- Ты туда пойдешь?
И у Наруто внутри сгорает обида, когда Саске, не выпуская из пальцев язычок молнии, обращается к нему словами и взглядом. Кивает, бойко, на выдохе, выпуская на волю слишком уверенное «ага». И все больше убеждается в том, что семь – счастливое число, когда брюнет без единой видимой эмоции на лице заявляет:
- Тогда в семь у подъезда.
Сакура сетует на то, что они придут слишком поздно, Наруто видит, как постепенно на город опускается темнота. В ней островками проступают светлые пятна вокруг фонарей, даже короткие световые дорожки от парных фар паркующихся машин сейчас могут показаться тропами к собственному счастью и гармонии. И плевать, что холодно. Важно, что почему-то в этой дворовой темноте он сегодня не один.
И почему-то это казалось жутко правильным – идти куда-то именно втроем.
Ино была уже явно навеселе, иначе она, наверно, не попыталась бы свалиться на близстоящего, попутно открывая дверь широким душевным жестом «проходите, гости дорогие».
Шикамару тут же, терзаемый муками совести, сгреб Наруто в охапку и четыре раза подряд поклялся ему здоровьем любимой и единственной собаки Кибы, что обязательно вернет блондину долг в течение следующей недели. Железно.
Вот так и разделились. Вот так, после большого количества выпитого, согревающего и алкогольного и после малого числа съеденного, сносного, но закусочного Узумаки, наконец, смог посмотреть на все происходящее под иным углом зрения. Под более чувствительным, выпуклым и смелым углом зрения.
Ему хотелось срочно найти Сакуру и поцеловать ее. Сию же секунду. Безумства не терпят промедления, но, пожалуй, остались еще в этом туманном, снежном мире вещи, которые способны обрубить на корню даже самый смелый любовный порыв. Или мы не тот порыв за любовный порой принимаем?
Наруто смотрел на это неприлично в упор и неприлично долго. На то, как она касается пальцами его бедра, как поглаживает его кожу через шероховатость джинсовой ткани. Как подается вперед, укладывая ладони ему на плечи, приподнимается, пьяной улыбкой пытаясь отогнать холод взгляда, и прижимается губами к его сомкнутым, увлеченно клоня голову, покачивая светлыми спутанными волосами, собранными в высокий хвост.
И Наруто не видит, как Саске равнодушно взирает на раскрасневшееся близкое миловидное лицо. Как он даже не пытается обнять девушку или хотя бы ухватить за запястья, как раздраженно выдыхает ей в губы, а она отчего-то радуется и повисает у него на шее.
Нет, Наруто видит только одно – они целуются. Саске целуется с Ино.
И поэтому он в три широких шага преодолевает разделяющее их расстояние и орет прямо в бледное черноглазое лицо:
- Пошли курить!
И плевать, что он не курит. Главное, что Саске пошел.
Узумаки кашляет и высовывает язык в попытке отвязаться от мерзкого вкуса никотина во рту. А брюнет все это время взирает на него с неподдельным удовольствием, будто занятную бабочку через лупу разглядывает и решает: оторвать ей крылья или насадить на иглу.
- И как ты это терпишь, Учииииха?
- Что именно?
- Ты же меня понимаешь.
- Нет.
- Странно…
Наруто это и впрямь кажется странным, только вот ноги плохо держат. Только вот в голове назойливое решение забрать то, что должно ему принадлежать. Всегда. Это, черт возьми, аксиома.
- Я тебя не отдам, никаким змеюкам не отдам.
Саске понимает, что этот субъект пьян и все равно удивляется, когда тот хватает его за плечи, слишком сильно и собственнически их сжимая. Когда он медленно приближается, вытягивая вперед губы и даже тогда, когда он утыкается ими в стену рядом с черными прядями, скрывающими бледное ухо.
- Вот идиот.
Наруто мычит что-то нераспознаваемое, а затем удивительно четко произносит:
- Нашел. Точно нашел.
И дышит куда-то в шею, крепко обнимая за талию, намертво припечатывая к стене, и замирает. Саске опасается, что он, так стоя и заснул, и теперь придется, как-то выбираться из его цепких рук.
А потом с кончика сигареты падает пепел, и вместе с ним умирает понятие времени. Оно начинает делиться не на секунды и минуты, а на удары сердца. Чужого и такого близкого сейчас, такого странного и незнакомого.
Но Саске никому не давал себя обнимать. Но Саске ограничивал тактильные контакты до минимума. Но Саске сейчас тоже был не слишком трезв. Особенно после слов, которые обычно говорят лишь герои сериалов или популярных романов. Особенно, когда Наруто снова ткнулся куда-то в стену и погладил указательным его раскрытую ладонь.
- Саске.
- Не туда.
Легонько придерживает пальцами округлый подбородок и тянет к себе.
- Сюда.
А касание губ, как нечто забытое или так и не случившееся. Да и пусть в голове бред, вырисовывающий в сознании памятные слайды природных явлений. Вроде сильного ветра или ветвистой молнии. И сжимает внутри, опоясывается словом или фразой невысказанной, чтобы утонуть потом в провале памяти.
До чего это было поверхностно, до чего это было глубоко проникновением в душу и дальше. До чего же это было близко касанием до внутренней стороны локтя, подушечками пальцев до ровных швов, до прохладной ткани черных нарукавников. Холодом по волосам из приоткрытого окна, уносящего порывом едкий дым и прокатившего по ступеням лестничной клетки упавшую на бетонные плиты сигарету.
- Откуда.
Тихим шепотом на ухо, тихим, но настойчивым.
- Откуда ты знаешь мою фамилию, Узумаки? Я не говорил.
И Наруто, рискуя выставить себя полным, даже полнейшим перебравшим психом, закрывает ладонью темные глаза и молчит.
И если бы кто-нибудь из вершивших его судьбу слышал его сейчас или хотя бы существовал, то он прокричал бы ему, что не хочет завтрашнего дня. Что он дико, ужасно, жутко, до боли не хочет просыпаться.
Потому что так темно и тепло одновременно может быть только во сне.
Автор: Серебряная.
Дисклеймер: Все не мое, а Кишимото.
Жанр: Ангст, романтика.
Рейтинг: R.
Пейринг (пара) и/или персонажи: Наруто/Саске, Саске/Наруто и прочие.
Предупреждения: слеш, АУ, курим, пьем, мей би ООС.
Размер: Планируется - миди.
Саммари (содержание): Всем кого-то не хватает. Но не все знают и понимают, кого именно.
Состояние: В процессе.
Размещение: Меня спросите.
От автора: Стиль у меня странный, не всегда понятный. Люблю, наверное, думать и когда думают. И главы у меня небольшие.
Пролог.
Глава 1. Снегопад.
Глава 2. Темнота.
Глава 3. Семь.Кухня – самое уютное место в доме. Она помнит столько разговоров, столько невысказанных мыслей, которые навеки таковыми остались, подарив свою значимость чашке чая, в которую всматриваешься, как в озера синие, ища, ожидая ответа. Она помнит одиночество, тоскующее и необходимое, желанное и опостылевшее. Она помнит ожидание, суету, порезанные пальцы, обожженные ладони, любовное укладывание тарелок в раковину и скрытое разочарование от отказа-намека. Порой так безумно хочется услышать «мы же друзья», а бывает, что эта фраза бьет по размягченному надеждой внутреннему миру ударом извивающейся плети. Ведь Наруто действительно очень нравится Сакура.
Но только не сейчас, когда она появилась на пороге с однозначным желанием начать работу над совместным учебным докладом. Не сейчас, когда она удивленно уставилась на меланхолично попивающего томатный сок брюнета, который даже не удосужился оторваться от вытянутой кружки – единственно подходящей для него, по мнению Узумаки, посуды.
- Привет.
Поправляет крашеные пряди и улыбается. Так мило, так смущенно, так на нее не похоже. Она всегда была сторонником спонтанной агрессии, выражая таким образом собственную точку зрения. Если что было не по ней – получи оплеуху. Все давно к этому привыкли, стали даже принимать каждый удар за своеобразное проявление дружбы. Ведь лупила она людей исключительных, а не каждого встречного.
А пару месяцев назад заявилась на занятия с розовой шевелюрой, буквально приказав всем забыть ее натуральный цвет волос и отныне признавать только этот «цветущий» незыблемым и постоянным. Тогда Наруто окончательно убедился, что Сакура ему очень нравится. И даже понял, почему. Она категорична. Сказала, как отрезала, без всех этих глупых мытарств и хождений по кругу. Видимо, она вообще ни в чем не сомневается.
А сейчас застыла восторженной дугой, даже не удосужившись скрыть глаза сияющие. Запала. Точно. Ну конечно, на такую мордашку грех не запасть, но вот только он рот откроет, мигом развеется образ прекрасного принца, мигом Харуно ощетинится, хмыкнет. И уйдет. Пусть она уйдет. Наруто первый раз в жизни хотелось побыстрее закрыть дверь за «любовью всей его жизни».
- Я Сакура.
- Саске.
Надменный тон, недовольный вид. Ага, вот видишь, видишь, что он не белый и пушистый.
- Саске, - повторяет девушка, ей тоже нравится это имя, она тоже может перекатывать его во рту, смакуя, как уникальную, нежную и жутко-жутко вкусную конфету.
Разговор не клеится, Наруто обиженно ставит перед Харуно пустой стакан и молча наливает ей красной невкусной, противной жижи. Которую она тут же принимается увлеченно пить, то и дело, бросая короткие, но выразительные взгляды на брюнета. Сакура хочет понравиться, и Сакура начинает щебетать, вываливая на неподготовленные мальчишеские головы кучи нефильтрованной и неразобранной по кучкам девчачьей ерунды.
Наруто все еще обижен на что-то неведомое и понятное только ему, а Саске по-прежнему недоволен. Он отбивает на стенках кружки незамысловатую мелодию и меланхолично смотрит в окно. Харуно на секунду замолкает, а затем совершает для пущей наглядности взмах рукой, который должен был ознаменовать очередной виток ее монолога, но послужил лишь причиной для полета на пол пакета с томатным соком внутри и сочным помидором на упаковке.
- Ой!
Узумаки быстрый, Узумаки очень быстрый и ловкий, а посему на пол не пролилось ни капли, правда, этого никто не оценил. Сакура и то смотрела на него с таким видом, будто это он виноват в падении их драгоценного и вкусного напитка, а не она сама.
- J7! А говорят, что семь – счастливое число, как думаете?
Они никак не думают, они вообще не поняли, к чему это было сказано, и Наруто восходит на следующую ступень обиды и, громко топая, устремляется в прихожую с твердым и непоколебимым намерением найти эти дурацкие ключи от этой дурацкой лестницы. Снова гремит ящиками, створками, мелочью в карманах. Замечает бардак в собственной комнате, отчетливо видимый через неприкрытую дверь. На всех парах мчится к позорному виду, скрывая его за куском ровного дерева, замирает на пару секунд, прислушиваясь к кухонным голосам. Точнее к одному голосу. И отчего-то грустнеет, уже не так прытко выдвигая очередной ящик и перебирая покоящиеся в нем рекламки, перчатки и даже давно потерянную щетку для обуви, которую разглядывает со всех сторон, как диво дивное и давно уже нежданное.
- Не трудись.
Саске аккуратно надевает куртку, пряча в ней рубашку, нарукавники и себя самого заодно.
- Она же как-то к тебе добралась, значит, этот гребаный лифт уже починили. Надеюсь, теперь починили действительно.
Она – это Сакура, ясно. Наруто кажется, что это самая длинная фраза, которую он слышал от этого теперь уже знакомого незнакомца, а еще на нее не требуется ответа. А еще Наруто кажется, что он опять не сможет его найти. И как же тогда? Ведь лифт больше не застрянет. Он может, теперь вообще никогда не сломается. Как назло.
- Саске, я тут вспомнила.
У Сакуры так горят глаза, будто ей шесть лет, и они с мамой идут покупать ей новую красивую куклу.
- Ино сегодня звала меня в гости. У нее родители укатили в отпуск, ну и вот. Там много наших будет.
Будто брюнет знает хоть одного «нашего». Будто бы ему все это может быть интересно.
- Ты туда пойдешь?
И у Наруто внутри сгорает обида, когда Саске, не выпуская из пальцев язычок молнии, обращается к нему словами и взглядом. Кивает, бойко, на выдохе, выпуская на волю слишком уверенное «ага». И все больше убеждается в том, что семь – счастливое число, когда брюнет без единой видимой эмоции на лице заявляет:
- Тогда в семь у подъезда.
Сакура сетует на то, что они придут слишком поздно, Наруто видит, как постепенно на город опускается темнота. В ней островками проступают светлые пятна вокруг фонарей, даже короткие световые дорожки от парных фар паркующихся машин сейчас могут показаться тропами к собственному счастью и гармонии. И плевать, что холодно. Важно, что почему-то в этой дворовой темноте он сегодня не один.
И почему-то это казалось жутко правильным – идти куда-то именно втроем.
Ино была уже явно навеселе, иначе она, наверно, не попыталась бы свалиться на близстоящего, попутно открывая дверь широким душевным жестом «проходите, гости дорогие».
Шикамару тут же, терзаемый муками совести, сгреб Наруто в охапку и четыре раза подряд поклялся ему здоровьем любимой и единственной собаки Кибы, что обязательно вернет блондину долг в течение следующей недели. Железно.
Вот так и разделились. Вот так, после большого количества выпитого, согревающего и алкогольного и после малого числа съеденного, сносного, но закусочного Узумаки, наконец, смог посмотреть на все происходящее под иным углом зрения. Под более чувствительным, выпуклым и смелым углом зрения.
Ему хотелось срочно найти Сакуру и поцеловать ее. Сию же секунду. Безумства не терпят промедления, но, пожалуй, остались еще в этом туманном, снежном мире вещи, которые способны обрубить на корню даже самый смелый любовный порыв. Или мы не тот порыв за любовный порой принимаем?
Наруто смотрел на это неприлично в упор и неприлично долго. На то, как она касается пальцами его бедра, как поглаживает его кожу через шероховатость джинсовой ткани. Как подается вперед, укладывая ладони ему на плечи, приподнимается, пьяной улыбкой пытаясь отогнать холод взгляда, и прижимается губами к его сомкнутым, увлеченно клоня голову, покачивая светлыми спутанными волосами, собранными в высокий хвост.
И Наруто не видит, как Саске равнодушно взирает на раскрасневшееся близкое миловидное лицо. Как он даже не пытается обнять девушку или хотя бы ухватить за запястья, как раздраженно выдыхает ей в губы, а она отчего-то радуется и повисает у него на шее.
Нет, Наруто видит только одно – они целуются. Саске целуется с Ино.
И поэтому он в три широких шага преодолевает разделяющее их расстояние и орет прямо в бледное черноглазое лицо:
- Пошли курить!
И плевать, что он не курит. Главное, что Саске пошел.
Узумаки кашляет и высовывает язык в попытке отвязаться от мерзкого вкуса никотина во рту. А брюнет все это время взирает на него с неподдельным удовольствием, будто занятную бабочку через лупу разглядывает и решает: оторвать ей крылья или насадить на иглу.
- И как ты это терпишь, Учииииха?
- Что именно?
- Ты же меня понимаешь.
- Нет.
- Странно…
Наруто это и впрямь кажется странным, только вот ноги плохо держат. Только вот в голове назойливое решение забрать то, что должно ему принадлежать. Всегда. Это, черт возьми, аксиома.
- Я тебя не отдам, никаким змеюкам не отдам.
Саске понимает, что этот субъект пьян и все равно удивляется, когда тот хватает его за плечи, слишком сильно и собственнически их сжимая. Когда он медленно приближается, вытягивая вперед губы и даже тогда, когда он утыкается ими в стену рядом с черными прядями, скрывающими бледное ухо.
- Вот идиот.
Наруто мычит что-то нераспознаваемое, а затем удивительно четко произносит:
- Нашел. Точно нашел.
И дышит куда-то в шею, крепко обнимая за талию, намертво припечатывая к стене, и замирает. Саске опасается, что он, так стоя и заснул, и теперь придется, как-то выбираться из его цепких рук.
А потом с кончика сигареты падает пепел, и вместе с ним умирает понятие времени. Оно начинает делиться не на секунды и минуты, а на удары сердца. Чужого и такого близкого сейчас, такого странного и незнакомого.
Но Саске никому не давал себя обнимать. Но Саске ограничивал тактильные контакты до минимума. Но Саске сейчас тоже был не слишком трезв. Особенно после слов, которые обычно говорят лишь герои сериалов или популярных романов. Особенно, когда Наруто снова ткнулся куда-то в стену и погладил указательным его раскрытую ладонь.
- Саске.
- Не туда.
Легонько придерживает пальцами округлый подбородок и тянет к себе.
- Сюда.
А касание губ, как нечто забытое или так и не случившееся. Да и пусть в голове бред, вырисовывающий в сознании памятные слайды природных явлений. Вроде сильного ветра или ветвистой молнии. И сжимает внутри, опоясывается словом или фразой невысказанной, чтобы утонуть потом в провале памяти.
До чего это было поверхностно, до чего это было глубоко проникновением в душу и дальше. До чего же это было близко касанием до внутренней стороны локтя, подушечками пальцев до ровных швов, до прохладной ткани черных нарукавников. Холодом по волосам из приоткрытого окна, уносящего порывом едкий дым и прокатившего по ступеням лестничной клетки упавшую на бетонные плиты сигарету.
- Откуда.
Тихим шепотом на ухо, тихим, но настойчивым.
- Откуда ты знаешь мою фамилию, Узумаки? Я не говорил.
И Наруто, рискуя выставить себя полным, даже полнейшим перебравшим психом, закрывает ладонью темные глаза и молчит.
И если бы кто-нибудь из вершивших его судьбу слышал его сейчас или хотя бы существовал, то он прокричал бы ему, что не хочет завтрашнего дня. Что он дико, ужасно, жутко, до боли не хочет просыпаться.
Потому что так темно и тепло одновременно может быть только во сне.
@темы: Серебряная